– А как же она? – с трудом выговорил Алекс. Лицо его командира посуровело:

– Она сама определила свое будущее, когда нажала на курок. Вы должны смириться с этим.

Вернувшись в казарму, Алекс стоял у окна и смотрел на горы, которые укрывали буров, осаждавших город. Анализировать свои чувства было бессмысленно. Все, что заставляло его надеяться и жить, было связано с Хеттой, и вот все пошло прахом. Он был необходим ей, и это было его силой и свободой. Ее вера поддерживала его собственную. Если она погибнет, вместе с ней погибнет и он!

Какое-то время спустя он понял, что в дверь осторожно стучат. Равнодушное приглашение войти сменилось удивлением, когда он увидел посетителя.

– Джудит!

Стремительно войдя в комнату, Джудит закрыла за собой дверь и прислонилась к ней. Руки выдавали ее нервозное состояние. Она теребила юбку цвета морской волны.

– Я знаю, что мне не следует приходить к тебе в казарму… женщинам вход сюда не разрешен… но это единственная возможность встретиться с тобой наедине.

– Понимаю, – с трудом выдавил из себя Алекс. Ее присутствие в казарме, строго запрещенное для любой особы женского пола, и его собственное состояние замедлили его способность сосредоточиться.

– Алекс, я… я знаю, что ты чувствуешь. Я хотела сказать, что мне очень жаль, и предложить свою помощь.

– Помощь, – эхом отозвался он. – Почему? Слабая краска покрыла ее обычно бледные щеки.

– Мы давно знаем друг друга. В такое время старые друзья и должны подставить плечо. – Она привычным жестом поправила блестящие волосы. – Нет… я говорю все не то. Я предлагаю помощь, потому что очень хочу этого.

Он пришел в полное замешательство. Эта девушка, по сути дела, уже стала ему чужой. А теперь, колеблющаяся и неуверенная, почти растерянная, она заставила его смутиться.

– Я не совсем понимаю…

Она выступила на середину комнаты, в поисках опоры ухватившись за спинку стула.

– У нас… у нас в прошлом были разногласия, некоторые из которых касались… мисс Майбург. Я узнала, как глубоко твое… уважение к ней, и могу представить, как сильно ты сейчас озабочен. – Она зарумянилась сильнее. – Мне подумалось, что тебе может понадобиться друг… кто-то сочувствующий и не связанный с военными.

Он устало провел рукой по волосам, желая только одного – заснуть и проснуться в другом месте, в другое время.

– Ты очень добра, но…

– Алекс, я с большим трудом набралась смелости прийти сюда. Пожалуйста, не обращайся со мной как с незваной гостьей и не указывай мне на дверь с вежливым сожалением. – Костяшки пальцев, сжимавшие спинку стула, побелели. – Ледисмит – рассадник сплетен. Даже самые охраняемые секреты становятся всеобщим достоянием в течение десяти минут. Я слышала, что говорят, и… я не слышала ничего хорошего.

– Да… ничего другого я и не ждал.

Она подошла к нему и дотронулась до его руки:

– Пожалуйста, позволь мне помочь.

Он взглянул в светло-голубые глаза и увидел глубину, которой раньше в них не замечал. Ее лицо все еще несло на себе отпечаток пережитого во время осады, и это придавало ему живое выражение, которого ему раньше недоставало. Она казалась искренней в эту минуту… даже мягкой… и его смятенный дух поддался раньше, чем он успел это осознать.

– Да… спасибо… только я не могу представить, чем ты можешь помочь.

– Я могла бы передать… ей записку. Я знаю, что посещения запрещены, но, может быть, другая женщина…

Он сделал первый шаг в пустоту:

– Конечно. Сейчас мне больше нечего ей сказать. – Она молчала и ждала продолжения. – В любом случае она не станет ни встречаться с тобой, ни слушать тебя. Она такая с той минуты, как это случилось.

– Ты хочешь рассказать мне об этом?

Он покачал головой.

– Нет.

– Тебе нужно с кем-нибудь поделиться. Ты выглядишь больным.

Он вяло махнул рукой.

– Ты очень скоро все услышишь в городе.

– Мне бы хотелось услышать правду от тебя.

– А что есть правда? Ее знает только она.

Он отвернулся и снова уставился в окно. Вся картина снова встала перед ним, каждым своим возвращением потрясая его до глубины души. Он видел Хетту, стоящую напротив двери, – маленькая фигурка в коричневом платье, ружье у плеча. Очертание чего-то у ее ног. Он помнил, как Кларк шел к дому, как дернулось от ружейной отдачи ее стройное тело, затем солдат упал на колени и ткнулся в землю. Звук выстрела, вероятно, был поглощен глубиной его шока. Но он прекрасно видел, что цель она выбрала сознательно. Она хотела убить.

Он почувствовал, что Джудит подошла и встала рядом с ним.

– Тебе нельзя здесь оставаться. Если тебя увидят, сплетен будет еще больше.

Ее взгляд изменился и застыл, но он был слишком измучен, чтобы заметить это.

– Во времена осады мы делали многое, что не соответствовало общепринятым понятиям. Она многому меня научила. Я сбросила оболочку мертвой морали, приверженность которой ты ставил мне в вину, и поняла, что жизнь—не дар, а вызов. Я действительно знаю, через что ты прошел, Алекс, поверь мне.

Ему захотелось, чтобы она ушла. У него начала кружиться голова, и ее лицо стало превращаться в лицо Хетты… но не в то, прежнее, а в теперешнюю маску. Заставив себя сфокусировать взгляд на Джудит, он пробормотал:

– Да… спасибо.

– С тобой все в порядке?

Он кивнул, но она сказала:

– Думаю, тебе следует лечь и попытаться заснуть. – Ее рука снова коснулась его рукава. – Пришло время испытания, и тебе понадобится кто-то, кто… понимает. В любое время, когда ты почувствуешь это, обещай, что придешь или пошлешь за мной.

– Обязательно, – механически сказал он в надежде, что она уйдет, и она ушла.

Как и предсказывал полковник Роулингс-Тернер, процесс над Хеттой Майбург разворошил осиное гнездо газетчиков. Военный трибунал, прекрасно сознавая, что дело приобретает нежелательный оборот, был настроен действовать скрупулезно, но быстро. Все в Ледисмите знали, что у лейтенанта Рассела из Даунширского полка было нечто вроде романа с этой девушкой. Гай Катбертсон успел за это время не за одним обеденным столом поведать красочную историю о побеге из Ландердорпа, но члены трибунала поняли, что лучше опустить этот факт ради офицера и девушки, особенно в свете того, что Александр Рассел был одним из свидетелей обвинения.

Заседания суда велись на английском и голландском языках. Переводили все, чтобы бурская девушка до конца понимала, что говорится в зале суда, но она сидела неподвижно и молча.

Офицер, представлявший защиту, будучи не в состоянии добиться ни малейшего внимания со стороны обвиняемой, строил свою линию на временном помешательстве и представил доказательство того, что девушка никогда раньше не выказывала ненависти к англичанам. Это потребовало вызова Гая Катбертсона, чтобы он рассказал о том, как она накормила его и Алекса и укрыла их, зная, что они беглые военнопленные.

Во время допроса этого свидетеля журналисты почуяли верные признаки скандала. Гай между прочим сказал, что девушка была к нему враждебна и только благодаря дружеским отношениям с его товарищем позволила ему остаться. Далее он высказал свое личное мнение, что девушка выдала бы его отряду буров, явившемуся в ту ночь в усадьбу, если бы это не означало и выдачи лейтенанта Рассела.

Застигнутый врасплох защитник прекратил задавать вопросы, но обвинение было обязано проработать предположение о ее враждебности, и Гай с готовностью откликнулся. Он считает, что бур есть бур, и ненавидит их всех. Эта вот застрелила одного из его соотечественников и должна получить по заслугам.

Алекс слушал все это с глубоким разочарованием. Гай в безопасности спал в коровнике Хетты и ел ее хлеб на следующий день, хотя одного ее слова было достаточно, чтобы его пристрелили. Он что, не понимал, на какой риск она шла, укрывая их от своих людей? Он был высокомерен в своем предубеждении, презирал ее простоту и был неспособен к состраданию.

Его собственное свидетельство прозвучало высокопарно. Трудно было оставаться объективным при воспоминании о девушке, сопротивляющейся на сеновале рукам соблазнителя. Он рассказал о ее согласии оставить их до рассвета, потому что ревела буря и природная доброта мисс Майбург не позволила ей выгнать людей в вельд. Он подтвердил свою убежденность, что она сделала бы это для любого человека, потому что она по-женски сострадательна. Когда его спросили об их дружеских отношениях, он признал, что познакомился с ней еще до начала войны, когда служил в Ландердорпе.